Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад] - Мартин МакДонах

Вэлин: Твоё сердце, Гёлин, храни его для себя.

Гёлин (плача): К чёртям моё сердце. Ко всем чертям. Выбрось на помойку этот дурацкий кулон, это будет самое лучшее место для него. (Выходя). Даже ни слова обо мне!

После того как ГЁЛИН вышла, ВЭЛИН садится в кресло, рассматривая цепочку. КОУЛМЭН заканчивает чтение письма, оставляет его на столе и садится в кресло напротив.

Вэлин: Ты прочитал письмо?

Коулмэн: Да, я прочитал.

Вэлин (пауза): Печальная история, а?

Коулмэн: Да, печальная. Очень печальная.

Вэлин (пауза): Ну что попробуем для самих себя? Поладить друг с другом?

Коулмэн: Попробуем.

Вэлин: Попробовать не вредно.

Коулмэн: Да, нисколько не вредно.

Вэлин (пауза): Бедный Отец Уэлш Уолш Уэлш.

Коулмэн: Уэлш.

Вэлин: Уэлш. (Пауза). Я думаю, почему он сделал это?

Коулмэн: Я полагаю, он должен был быть расстроен чем-то.

Вэлин: Да наверно. (Пауза). Это дорогая цепочка. (Пауза). Мы отдадим её Гелин, когда в следующий раз увидим её. Она сейчас просто в шоке.

Коулмэн: Да. Она вообще не в своём уме. Она также изо всех сил больно рванула мои волосы, видал?

Вэлин: Видно было, что тебе больно.

Коулмэн: Ещё бы.

Вэлин (пауза): В любом случае самоубийство Отца Уэлша делает споры о чипсах неуместными.

Коулмэн: Да, конечно.

Вэлин: А?

Коулмэн: Да, конечно.

Вэлин: Да. Ужасно неуместными. Ужасно неуместными.

Коулмэн (пауза): Ты видел, что его звали «Родерик»?

Вэлин (сопит): Видел.

Коулмэн (пауза. Серьёзно): Зря мы смеялись.

ВЭЛИН кивает. Лица у обоих становятся серьёзными. Свет гаснет.

Сцена седьмая

Комната более прибрана. Письмо УЭЛША приколото к основанию распятия. Входят одетые в чёрное ВЭЛИН и КОУЛМЭН только что после похорон УЭЛША, КОУЛМЭН несёт маленький пластиковый пакет полный пирожков с сосисками и слоёных пирогов. Он садится за стол. ВЭЛИН открывает свою коробку, в которой лежит бутылка с самогоном.

Вэлин: Ну, вот и всё.

Коулмэн: Да, вот и всё. Отца Уэлша больше нет.

Вэлин: Доброе дело.

Коулмэн: Да. Это часто доброе дело, когда они хоронят священника.

КОУЛМЭН опорожняет свой пакет на стол.

Вэлин: Ты вовсе не должен был набивать целый пакет, Коулмэн.

Коулмэн: Разве они сами не предлагали?

Вэлин: Но не набивать же полный пакет, я говорю.

Коулмэн: Всё равно это пошло бы в отходы. К тому же этого пакета нам с тобой хватит не на долго.

Вэлин: Нам с тобой?

Коулмэн: Конечно нам с тобой.

Вэлин: Оо.

Они едят немного.

Это хорошие слоёные пироги.

Коулмэн: Они действительно классные.

Вэлин: Ты не можешь отрицать, что Католическая Церковь знает, как делать хорошие слоёные пироги.

Коулмэн: Это лучшее что у них есть. Их пирожки с сосисками тоже не плохи, хотя они наверно их просто покупают.

Вэлин (пауза): Э, не выпьешь со мной стаканчик самогона, Коулмэн?

Коулмэн (шокирован): Да, выпил бы. Если ты можешь выделить пятнадцать капель.

Вэлин: Я легко могу выделить пятнадцать капель.

ВЭЛИН наливает два стакана, в одном больше чем в другом, подумав, даёт КОУЛМЭНУ тот в котором больше.

Коулмэн: Спасибо тебе, Вэлин. Точно у нас тут собственный небольшой пир.

Вэлин: Это точно.

Коулмэн: Ты помнишь, как мы мальчишками натягивали одеяла между нашими кроватями и прятались под ними, как будто это была палатка над нами, и затем пировали ароматными сэндвичами с джемом?

Вэлин: Это вы с Миком Даудом пировали в палатке между нашими кроватями. Вы вообще никогда не пускали меня туда. Вы наступали мне на голову, если я пытался залезть с вами в палатку. Я до сих пор помню это.

Коулмэн: Так это был Мик Дауд? Я вообще не помню этого. Я думал, что это был ты.

Вэлин: Половину моего детства ты только и делал, что наступал мне на голову и к тому же без всякой причины. А помнишь, как ты прижал меня к полу и сел на меня в мой день рождения и выпустил тягучую слюну из своей глотки и пускал её всё ниже и ниже, пока она не попала мне в глаз?

Коулмэн: Я хорошо это помню, Вэлин, и я скажу тебе следующее. Я хотел всосать обратно эту слюну, когда она попала тебе в глаз, но у меня не получилось.

Вэлин: И это в мой день рождения.

Коулмэн (пауза): Прости меня за то что я пустил слюну тебе в глаз и я прошу простить меня за то, что я наступал на твою голову, Вэлин. Я прошу прощения и душа Отца Уэлша тому свидетель.

Вэлин: Я принимаю твои извинения.

Коулмэн: Однако я помню, ты часто кидал камни мне в голову, когда я спал, довольно большие камни.

Вэлин: Эти камни всегда были лишь возмездием [за обиды с твоей стороны].

Коулмэн: Возмездие или нет. Просыпаться от ударов камнями очень пугало [меня — ведь я был] маленьким ребёнком. И это не может считаться возмездием, если прошла уже целая неделя. Мстить можно только в течение недели после обиды.

Вэлин: Тогда я приношу извинения за то, что кидал в тебя камнями. (Пауза). Потому что твой мозг так и не восстановился от этих повреждений, так ведь, Коулмэн?

КОУЛМЭН пристально смотри на ВЭЛИНА секунду, затем улыбается. ВЭЛИН тоже улыбается.

Вэлин: Это замечательная игра — эти извинения. Отец Уэлш был прав.

Коулмэн: Я надеюсь, что Отец Уэлш вовсе не в аду. Я надеюсь, он на небесах.

Вэлин: Я надеюсь, что он на небесах.

Коулмэн: Или в чистилище в худшем случае.

Вэлин: А если он в аду, то он хотя бы сможет поговорить с Томом Хэнлоном.

Коулмэн: Так что не будет, как если бы он никого не знал.

Вэлин: Да. И ещё этот парень из фильма «Он же Смит и Джоунс».

Коулмэн: Разве парень из этого фильма в аду?

Вэлин: Да он там. Отец Уэлш говорил мне.

Коулмэн: Блондин.

Вэлин: Нет другой.

Коулмэн: Второй был хороший.

Вэлин: Он был самый лучший.

Коулмэн: Лучшие всегда попадают в ад. Я наверно прямо в рай, хотя я и прострелил голову бедному папке. Во всяком случае, до тех пор, пока я каюсь и исповедаюсь. Этим и хорошо быть католиком. Ты можешь застрелить своего отца, и это даже вообще не имеет никакого значения.

Вэлин: Ну, некоторое значение это имеет.

Коулмэн: Это имеет некоторое значение, но небольшое.

Вэлин (пауза): Гёлин выплакала свои глаза на похоронах, ты видел?

Коулмэн: Я видел.

Вэлин: Бедная Гёлин. А ты слышал, что её матери пришлось дважды за ночь тащить её с криком от озера, оттуда, где Отец Уэлш утопился. Она просто стояла там, глядя на [озеро].

Коулмэн: Она, должно быть, любила Отца Уэлша или что-то [в этом роде].

Вэлин: Я думаю да. (Достаёт цепочку Гёлин). Она не берёт цепочку обратно. Вообще не хочет и слышать о ней. Я положу её здесь вместе с письмом, которое он нам написал.

Он прикрепляет цепочку к кресту так что сердце лежит на письме, которое он осторожно расправляет.

Они так скоро положат Гёлин в психбольницу, если она продолжит в том же духе.

Коулмэн: Думаю, это только вопрос времени.

Вэлин: Не печально ли это?

Коулмэн: Очень печально. (Пауза. Пожимает плечами.) Ну что ж.

Он съедает ещё один слоёный пирог. ВЭЛИН вспомнил что-то, ищет в карманах своей куртки, достаёт две керамические статуэтки, ставит их на полку, почти машинально открывает свой фломастер, решает не метить статуэтки и убирает фломастер прочь.

Я думаю, мне начинают нравиться слоёные пироги. У меня развивается к ним привычка. Мы должны чаще посещать похороны.

Вэлин: Они готовят их и на свадьбах.

Коулмэн: Да? Так кто следующий собирается здесь замуж? Раньше я говорил Гёлин, ведь она такая красавица, однако она наверно покончит с собой раньше, чем выйдет замуж.